Hlavní strana » Русский Сайт » Международная Леонтьевская…

Международная Леонтьевская медаль «За вклад в реформирование экономики»: Фундаментальная системная перемена – это не упражнение в прикладной экономике

Русский Сайт, 12. 3. 2014

Госпожа Генеральный директор, леди и джентльмены,

Спасибо Вам за то, что я опять в Санкт-Петербурге. Последний раз я был здесь в качестве президента Чехии, участвуя в праздновании 300-летия со дня основания вашего великого города. Спасибо за присуждение мне Международной Леонтьевской медали, которой были награждены известные российские и зарубежные ученые, некоторые из них мои хорошие друзья. Взгляды большинства из них мне по душе, а с некоторыми, я должен признаться, мы были вовлечены в дружественных полемики. Я очень высоко ценю вашу награду.

Эта награда связана с именем одного из великих экономистов прошлого века, лауреата Нобелевской премии Василия Леонтьева, который рос и учился здесь, в Санкт-Петербурге. До недавнего времени я ошибочно считал, что он и работать начал здесь, в России, и в связи с этим ему были понятны непреодолимые проблемы прежнего централизованного планирования в аппроксимации потоков товаров между различными секторами экономики, что в конечном итоге привело его к созданию модели межотраслевого баланса, метода «затраты-выпуск». Теперь я знаю, что он пришел к этой теме позже, после учебы в Германии.

Следует отметить, что сам я никогда не работал в этой сфере и, более того, никогда в полной мере не понимал и не ценил эту область экономических исследований. Мое поколение экономистов, пришедшее в мир экономики полвека назад, всегда больше интересовалось дебатами об экономических системах и экономических реформах, чем методами улучшения деятельности планировщиков или других правительственных руководителей. Чехословацкая экономическая реформа в 1960-х, когда я начал осматриваться, имела больше отношения к рыночной, чем к плановой экономике (или к межотраслевому балансу).

У меня были два - важных для меня - контакта с Василием Леонтьевым, один личный, второй литературный. Весной 1969 года я провел один семестр в качестве ассистента в Корнельском университете в США. Профессор Леонтьев читал там публичную лекцию (его внимательно слушали сотни студентов), а после этого президент университета организовал обед для небольшой группы людей, и я был в их числе. Лекция профессора Леонтьева была посвящена его методу «затраты-выпуск» и предпринимаемым им попыткам использовать его для описания всей мировой экономики. Разговор во время обеда был более практичен, но у меня не возникло чувства, что профессора очень интересовали вопросы экономических систем и экономических реформ.

Во время Пражской весны Чехословацкая академия наук решила перевести и опубликовать "Обзор современной экономики". Этот хорошо известный, огромный, авторитетный труд в двух томах был написан 23-мя уважаемыми американскими экономистами, в их числе был и Василий Леонтьев. Мне досталась чрезвычайно неблагодарная и малозаметная роль, почти " невыполнимая миссия ". Я должен был координировать перевод 23 чешских переводчиков в ситуации, когда чешской терминологии практически не существовало, потому что наша (и ваша) марксистская "политическая экономия" это нечто иное, чем стандартная «economics» - экономическая теория. Я провел много времени, работая над ней. Леонтьев был автором статьи об эконометрике, которая, боюсь, не принадлежат к его главным научным интересам. С десятилетней задержкой, но книга была наконец опубликована на чешском языке под названием «Обзор современной буржуазной экономики". Книга была, конечно, признана идеологически вредной.

Позвольте мне повторить, что для меня это действительно высокая честь – получить награду за мой вклад в экономические реформы. В той или иной степени для меня это дополнительная или добавочная награда. Моей главной "наградой" стал выпавший мне шанс играть важные государственные роли в Чехословакии, а затем в Чехии в качестве министра финансов и премьер-министра в первые годы после падения коммунизма. Это время дало мне возможность подготовиться и осуществить фундаментальную системную перемену, которую мы привыкли называть трансформацией. Коммунистический режим был миром постоянных «реформ» или квази-реформ (я полагаю, у вас был такой же опыт), и это было причиной того, что мы отказались от термина реформа, когда мы хотели говорить о реальной перемене. Реформа есть нечто, что делается внутри системы, не изменяя его.

Я использовал выражение "подготовить и осуществить" системную перемену, однако, это нескромное преувеличение. Сложную систему изменить невозможно. Любое такое изменение является - как я пытался объяснить много раз в прошлом - смесью спонтанной эволюции и политического конструктивизма, где политические лидеры (и их научные советники) представляют только одну часть всего процесса. Это, заявляю я, важный, но недостаточно понимаемый момент. Политические изменения в нашей части мира предшествовали экономическим изменениям. Миллионы наконец-то свободных людей, живо заинтересованных этим новым экспериментом, хотели жить, не будучи организованными, не контролируемыми никем, и не было никакого способа помешать им так жить, по крайней мере, в моей стране.

Надеюсь, всем известно, что полное системное изменение не есть упражнение в прикладной экономике. Политики, вышедшие из научных кругов как я, поняли очень быстро, что все эти изощренные теории оптимальной последовательности реформенных мер были практически неприменимы.

Эта простая истина возбудила множество споров и подверглась критике как дружественной, так и враждебной, что было неизбежно, даже необходимо, но зачастую злоупотреблялось политически, как в вашей, так и в моей стране. Я назову две важных темы:

- макроэкономическая дилемма: либерализация цен и внешней торговли - версус - заранее созданная стабильная макроэкономическая ситуация;

- институциональная дилемма: либерализация, дерегулирование, приватизация до или после того, как выстроена прочная институциональная структура?

Для большинства экономистов первая тема была концептуально сравнительно простой. Они знали, что нельзя отпускать цены и внешнюю торговлю, не достигнув определенного уровня макроэкономического равновесия, иначе либерализация приведет к галопирующей инфляции или гиперинфляции вместе с огромным сальдо платежного баланса. Кое-кому из нас это было известно достаточно хорошо, некоторым даже удалось избежать неправильной последовательности. В моей стране была самая низкая инфляция, так как мы унаследовали относительно невысокий уровень макро-неравновесия, а также вследствие того, что денежно-кредитная и налогово-бюджетная политики, которые мы проводили сразу после падения коммунизма, были чрезвычайно осторожными. Наш первый пост-коммунистический государственный бюджет - за 1990 год - был профицитным, и я потратил очень много своих политических очков, пробивая его через парламент.

Вторая тема была и остается спорной. Наши различные, порою очень шумные критики – академичные, оторванные от реальности экономисты, особенно приверженцы всех вариантов институциональной школы; политические оппоненты всех видов и расцветок, резко настроенные против радикальных и фундаментальных системных изменений; верующие во все виды третьих путей и в то, что сложное человеческое сообщество можно эффективно и продуктивно вдохновить сверху – приводили самые разные и противоречивые аргументы, утверждая, что можно было бы задержать быстро меняющиеся спонтанные процессы, пока правительство не обеспечит «эффективную» институциональную основу. Им хотелось так называемой «диктатуры закона» со всей необходимой нормативно-правовой базой, обеспечивающей в первую очередь институты, только потом развитие рыночной экономики. Конечно, это была полная чушь, и это следует именно так называть, причем громогласно, по крайней мере, здесь и сейчас.

Наши оппоненты не видели или не хотели видеть, что это были мероприятия трансформации с объективно различными требованиями времени, и что внедрение и реализация этих мер могут не совпадать во времени. Институциональная структура и власть закона должны развиваться, они не могут быть «внедрены». Чтобы довести их до совершенства, потребуются годы или десятилетия, а не несколько дней или недель. Но нас в этом отношении покровительственно поучали, что можно назвать бестактным и бездумным поведением некоторых наших западных коллег и некоторых внутренних оппонентов, которые хотели остаться в роли отстраненных комментаторов или сторонних наблюдателей. Весьма удобное и комфортное положение.

Вновь и вновь меня изумляет, что мы до сих пор натыкаемся на политически заманчивую, но в реальности несуществующую дилемму: шоковая терапия против градуализма. Все те, кто был вовлечен в реальный процесс трансформации (а не просто комментировал или критиковал его), уже годами утверждают, что такого выбора никогда не существовало. В какой-то момент стало необходимым осуществить критическую массу реформ, для граждан наших стран это должно было стать явным признаком того, что мы настроены серьезно и полны решимости изменить страну. После этого, единственным уместным законом стало правило: «реализовать любую подготовленную меру, как только появлялась возможность». Критика в адрес почти всех подлинных реформаторов - как проводников «шоковой терапии» - является несправедливым политическим обвинением.Γрадуализм не есть программа. Это есть – и был – удобный способ избежать реальных преобразований. Продолжать подобного роду диспуты с такими людьми, как Джозеф Стиглиц и его апологеты, очевидно, непродуктивно.

«Шоковой терапии» не существует. Существует то, что во многих случаях определенно можно назвать «ошибочной терапией»:

- либерализация цен без контроля над макроэкономической ситуацией;

- либерализация цен и внешней торговли по отдельности, а не одновременно;

- слишком поздняя приватизация экономики, чтобы сделать возможной так называемую спонтанную приватизацию (в руки старой номенклатуры), чтобы дешево продать страну за рубеж и т.д.

Я знаю, что не все было сделано правильно в любой стране, в том числе и в вашей. Мне кажется, что в 1990-е годы в Россия не было понятной и широко распространенной концепции трансформации, каковая элементарно могло бы сориентировать людей и дать им надежду на будущее. Люди, подобные мне, также наблюдали отсутствие контроля над макроэкономической ситуацией и объемом денежной массы, что привело к очень высокой и, следовательно, дестабилизирующей инфляции. Я также видел проблему в неспособности сформировать подлинные политические партии и, следовательно, подлинную плюралистическую политическую систему. У меня, однако, нет ни малейшего желания развивать эти темы здесь перед людьми, которые жили в России в то время и знают о нем больше.

Я полагаю, что Леонтьевской медалью награждают за вклад в экономические реформы вообще, а не только уникальные и неповторимые реформы после падения коммунизма. Во многих частях света постоянно имеется необходимость масштабных реформ. Европа в особенности нуждается не только в реформах, но в немедленной глубокой системной перемене. Нынешние европейские проблемы не случайны. Их не импортировали из зарубежья. Проблемы не были вызваны непродуманными действиями и событиями в Греции или в любой другой стране Европейского Юга. Европейские проблемы были как «самострел».

Происхождение этих проблем – системное в двух смыслах. Европейская экономическая и социальная система, так называемая «Soziale Marktwirtschaft» –«социальная рыночная экономика», не дает возможности для экономического роста. Централистская и бюрократическая европейская модель интеграции, основанная на идее «как можно более тесного союза европейских народов» («ever-closer Europe»), губит разнообразие традиций и важнейшую европейской ценность – демократию. Вот в чем причина того, что Европа должна сделать что-то, что мы сделали 20 лет назад – Европа должна изменить систему. Косметические изменения, предлагаемые и реализуемые европейскими властями в настоящее время, напоминают мне о реформах Леонида Брежнева в эпоху Советского Союза. Европе нужна революция, надо надеяться, бархатная. Я желаю вам в будущем найти успешных европейских реформаторов для ваших будущих Леонтьевских медалей. Это будет непростая задача!

Вацлав Клаус, Выступление на Церемонии награждения, Леонтьевский центр, Санкт-Петербург, Россия, 15 февраля 2014.